Антон Макаров: «Русский человек одинок…»

Антон Макаров – музыкант из Подмосковья, который в свои 22 года уже имеет за плечами три альбома и множество ЕР и синглов, прочную фан-базу, встречи и выступления с музыкальными легендами, был отмечен российскими и зарубежными музыкальными изданиями. Титулы вроде «представитель элитарной музыки» и «пропагандист готической американы» случайными не бывают. Наш музыкальный критик побеседовал с Антоном накануне его первого в этом году питерского концерта

— Как ты пришел к музыке и что побудило начать писать песни?

- Реклама -

— Я начал заниматься музыкой в 11 лет, практически имплицитно случайно. И, собственно, начал с гитары. Мне было лень разучивать какие-то вещи, и я подумал, что можно сочинять свои. Это было плохо, но не могу сказать, что и сейчас хорошо.

— Какой была первая песня, которую ты написал и записал?

— Я помню, что как-то купил самое дешевое оборудование, одноканальную звуковую карту, и до сих пор на нее записываюсь. То есть уже прошло около восьми лет. А первую песню…  я даже помню название. Она называлась «Земля», “Earth”. Я помню, я ее сочинил, когда пытался брать какие-то уроки академической гитарной музыки, и там был некий атональный аккорд. Что-то среднее между «ми» и H7. Буквально на двух атональных академических аккордах я и сочинил эту песню и, собственно, ее же первую и записал.

— Где и как прошло твое первое выступление?

— Ну конечно, я не стал бы далеко ходить. Школа. Она всегда дает возможность для выступлений. В лицее я впервые сыграл при людях. Не могу сказать, что это было успешно, ведь это было спустя три месяца после того, как я взял гитару. Ну, а первое серьезное выступление, наверное, состоялось в питерском арт-клубе «Manhattan» на фестивале, посвященном Джиму Моррисону. Это было в 2008 году, почти десять лет назад, мне было 13-14. Может быть, поэтому в Питере и концерты всегда проходят веселее, чем в Москве

— Как начались твои путешествия по Европе? С кем ты там встретился и как это повлияло на творчество?

— Конечно, бывали забавные моменты в Европе. Чаще всего я играл на улицах, но есть небольшой опыт выступлений в клубах и барах. Я, конечно, очень надеюсь, что в какой-то момент смогу развить это чуть дальше и сделать более осознанные концерты в Европе. Во всяком случае, это одна из больших задач на будущее. Ну, происходило очень много интересных встреч. Точно могу вспомнить Дэна Ауэрбаха из Black Keys, мы с ним пересеклись после концерта в Берлине.

Вообще, Берлин значительно повлиял на творчество, потому что перед следующей поездкой туда мне написал Хью Корнуэлл (The Stranglers) после моего кавера на его песню Facts and Figures. Переслал его через мэнэджмент, сидя у себя в Жуковском, и он ответил мне, когда я был с концертами в Геленджике. Мы договорились о встрече, поскольку у меня уже были билеты на его концерт в Берлине. Кажется, в ту же поездку я выступил на одном из открытых микрофонов, по приглашению Джима Крофта, ирландско-немецкого исполнителя.

Антон Макаров

— У тебя очень харизматичный сценический образ, как ты к нему пришел?

— Меня недавно спрашивали об этом. Думаю, есть два типа музыкантов или групп, да и вообще артистов, перформеров, театралов – одни на сцене закрываются от зрителей, другие, наоборот, вовлекают их в общую атмосферу единения. И то, и то интересно и имеет право на существование. Когда люди приходят на концерт и никак не связаны с участниками на сцене, они, тем не менее, наблюдают за тем, что происходит. Много таких исполнителей имеют большой успех. Мне ближе вовлечение зрителей, наверно, потому, что это имеет отношение к русской ментальности. Просто, русский человек одинок и опечален и когда есть единение с кем-то, с каким-то кругом людей, даже незнакомых, он вольется. Даже при небольшом опыте выступлений в Европе, заметно, что европейцы более единоличны, закрыты. Это не плохое качество, они так же веселятся, ловят настроение, но не склонны делиться этим с соседом.

— Как обычно происходит запись песен «на кухне»?

— Ну, это не совсем кухня, это комната, иногда подъезд, иногда балкон. Кухня – это как собирательное название, указывающее на то, что все сделано своими силами. Хотя на кухне неплохая акустика, так что, может, до этого дойдет. Начинается с какой-то идеи, гитарной, клавишной, или просто из каких-то джемов с драм-машиной или другими вещами. Чаще всего что-то получается случайно. Песни, которые кажутся не особо удачными до записи чаще всего оказываются лучше тех, что ты изначально слышишь в голове. Это как конструктор, как лепить из глины. То есть, я не знаю, как будет звучать запись до самого конца, до тех пор, пока она не выйдет в mp3 из секвенсоров. Это всегда тайна. Может быть, рядом будет лежать скрипка, добавишь ее, и она прозвучит хорошо. Или же наоборот, сидел и думал, как будет классно добавить скрипку, а в итоге она не звучит, и приходится искать что-то иное. Чаще всего это череда случайностей. Чтобы вышла песня, от которой человеку не будет плохо. (смеется)

— Используются преимущественно живые инструменты?

На данный момент, да. В свое время я использовал много эмуляторов, но сейчас стараюсь записывать живые инструменты. Поэтому стал больше времени уделять звукозаписывающему искусству, тому, как это должно звучать и происходить. Почерпнул много новых идей, поскольку я не образован в этой сфере. За счёт этих идей, экспериментов, а возможно, и незнания каких-то вещей, получаются записи лучше. В принципе, сейчас накопилось много нового материала, который вышел исключительно из таких экспериментов со звуком и записью. Не могу сказать, что это экспериментальный альбом, он таков по записи и идее, что он из ниоткуда. К примеру, на Superficial Cat (кавер Edwyn Collins) все инструменты живые.

— Касательно твоего альбома «Черный Кабинет». Что побудило начать писать на русском?

— Хммм.. Вам нравится «Черный Кабинет»?

— Да, очень.

— Ну, идея написать на русском, в принципе, возникла почти сразу после выхода The Office Man на английском. Буквально той же осенью начал писать новые вещи. Конечно, «Черный Кабинет» выявил очень много проблем. Выявил меня как некомпетентного исполнителя. Спроецировалась какая-то модель хорошего альбома на русском языке, но я понял, что у меня не хватает знаний и возможностей на тот момент, чтобы записать его так, как он звучал у меня в голове и приходилось довольствоваться тем, что я умею. Это же выявилось потом на концертах, когда в классическом составе рок-трио оказалось просто невозможно сыграть этот альбом. Он оказался сильнее меня. Он потребовал к себе очень много внимания, сил, возможностей, таланта. Но я это запомнил, и мне пришлось многому научиться в ходе записи и после того, как он вышел. Статистически, он пошел хуже The Office Man, но дал больше в плане мастерства, исполнительства и просто осознания и построения музыки.

— То есть это как переходный момент?

— Да, это переходный альбом. Возможно, я к нему еще вернусь. Потому что буквально недавно я задумался о том, что, возможно, имеет смысл перевести его в совершенно иную форму, может быть, театральную, сделать из него что-то более интересное, чем просто рок-альбом.

— Мне кажется, он вышел потрясающим. В том отношении, что это, как ты говорил, по большому счету, поп-музыка с винтажным оттенком.

— Да, это самая настоящая поп-музыка, там нет ни одного размера, кроме 4/4. (Смеется)

— Но это ничуть ему не в минус.

— Я просто не люблю особо экспериментальные вещи. Мне нравится что-то, под что можно покачать ногой. Это все ритм. Там нет смешанных долей, смен размера и темпа, как в прогрессиве или джаз-фьюжне. А винтажный оттенок… просто потому, что в России довольно мало винтажного оттенка. Он есть, конечно, но его не так хватает, на это есть свои причины. В целом, альбом, музыка, которую я задумал, требовали к себе более компетентного подхода. Это как трамплин, на который ты не сможешь запрыгнуть, если не потренироваться, несмотря на то, что ты сам себе его и поставил.

— Есть ли некая общая концепция, объединяющая песни на альбоме?

— Да, она есть. Я задумывал сделать из этого концептуальный альбом. У меня даже было название, длинное и дурацкое – «Город на букву М» — когда человек приезжает в Москву и что он там для себя находит. Но я не смог придумать красивого героя и вывести в это в какую-то музыкальную централизованность. Поэтому я вывел все это по стилистике, в поэтике. Это не всегда можно назвать лирикой, тот набор слов, который я напеваю. Это мысли, которые не всегда бывают связаны. Меня вдохновили «Поминки по Финнегану» Джойса. Мало того, что это поток сознания, так под конец просто исчезает смысл. Потому что считается, что говорит именно сознание, и нужно читать эту книгу сознанием. Поэтому в словах зачастую нет рифмы, или же есть какие-то образы, которые никак не вяжутся логически. Логика в том, что это просто сознание, это мысли людей, сознание которых вскрыли. Черный Кабинет – это тайная канцелярия, существовавшая еще при Французской Революции в 18-ом веке, где дешифровывали и вскрывали чужие письма, потом запечатывали и отдавали их вышестоящим людям. Здесь то же самое. Я подумал, что если попробовать раскрыть какие-то мысли. Это не мои мысли, они принадлежат неким моделям, типам.

— То есть, альбом – как вскрытые письма?

— Да, каждая песня – это вскрытое письмо.

— И в каждой песне новый персонаж, адресат и отправитель?

— Да, это так. Ну, я предполагал это так. Не знаю, насколько это было открыто для слушателя. Но задумка была такова, в каждой отдельный персонаж и отдельные мысли. Глубоко свои, может быть, не всегда приличные, логичные и связанные.

— И полевые записи, сэмплы из фильмов дополняют эффект?

— Да, как воспоминания. О каком-то фильме, может быть. Или как шум моря в «На берегу». Это все работа сознания.

— Что повлияло на выбор песни для кавера (сингл Superficial Cat)?

— Мне просто понравилось, что он делает. Я давно его знаю, как исполнителя, но слышал мало песен. А тут мне попался его альбом Gorgeous George 1994-го года, и он мне очень понравился, поэтому и решил записать кавер.

— Есть ли планы и идеи для готовящегося альбома?

— Да, да. Я уже говорил, что в ходе экспериментов с записью накопился материал. Около 12-14 песен. Это такая же винтажная поп-музыка, но на английском. Я еще не знаю, когда он выйдет.

— Решил вернуться к английскому?

— На данный момент, да. Я в этом более защищен, чувствую себя свободнее. Потому что, опять же, русский язык потребовал пересмотреть все отношение к музыке и к языку, как к лингвистическому средству. Приходилось практически учить русский язык заново. Довольно длинные слова надо было умещать в короткие музыкальные фразы, и русский текст шел зачастую вперед музыки.

 — Можешь рассказать о пяти альбомах, повлиявших на вас больше всего?

— Ну, на данный момент, я уже слышу, как на меня влияет, опять же, Gorgeous George Эдвина Коллинза. Потому что оказалось, что музыкально он очень схож с тем, что я делаю, хотя я не слышал его довольно давно. Оказалось, что даже какие-то лирические образы одинаковы, я даже не подозревал. Много общего я нашел и во владении гитарой и том, как он преподносит песню. Это как задокументированное единое сознание. Затем, точно могу сказать, His ’n’ Hers группы Pulp, 1994-го года. Он более честный, менее коммерческий по сравнению со последующим Different Class. В нем слышна эта заряжающаяся первородная энергия Джарвиса Кокера. За счет таких песен, как Joyriders, Babies, Razzmatazz она раскрывается. Потом, Lust For Life Игги Попа, 1979-го года. Очень замечательный альбом. Он похож по подходу на альбом Эдвина Коллинза, он сыгран полностью вживую, открыто и честно. Там даже есть много ритмических ошибок, исполнительских косяков, но никто это не убирал, ведь пропала бы живость. Даже на Passenger в первые сорок секунд слышно, что Дэвид Боуи играет на перкуссии и она не попадает в ритм.

Могу сказать, что на данный момент мне нравится альбом группы Elbow 2008-го года, The Seldom Seen Kid. Это британцы, из Манчестера. Считается, что играют интеллектуальный рок. Это слышно, ведь музыка довольно красиво гармонизирует, она сделана очень хорошо и очень сильно трогает. Ну а если говорить об альбоме, который всегда попадет в пятерку, то это L.A. Woman. У Doors он мне нравится больше всего, потому что в нем сочетаются опыт и безразличность, профессионализм и какое-то венецианско-лосанжелесское разгильдяйство. В первом нет опыта, во втором это есть, но нет чего-то случайного, внезапного. А L.A. Woman, мне кажется, достойный последний альбом для господина Моррисона. Так, вроде пять есть..

— Можешь больше, если хочешь.

— Их разумеется гораздо больше. Туда можно приписать и The Stranglers – The Raven. Туда же и Let’s Dance Дэвида Боуи, Nocturama Ника Кейва, Let England Shake Пи Джей Харви, Abbey Road и Sounds, первый и четвертый альбомы Скотта Уокера…

— К слову, на четвертом альбоме на обложку была помещена цитата, приписываемая Альберу Камю: «Работа человека – ничто иное, как медленный путь, к открытию тех двух-трех прекрасных и простых образов, в присутствии которых его сердце впервые раскрылось».

— Классная фраза, и не прибавить и не убавить!

— Да. Как ты думаешь, ты мог бы выявить какой-то образ?

— Пожалуй, самый первый образ связан с оранжевым цветом. Он как-то преследовал меня еще с детства. Образ оранжевых облаков. Его оттенки меня всегда интересовали. Оранжевые фонари, оранжевые поворотники машины.. Странно при этом, что группа называлась The Greens (Смеется). Это будто образ из того времени, когда я еще не родился.

— Как сепия?

— Да. Песня Underwater, кстати, тоже почему-то с оранжевым цветом ассоциируется. Кстати, когда я писал The Office Man, я называл песни цветами, когда еще не знал, как они будут называться. По-моему, на альбом вошли синий, зеленый, оранжевый, серый, пурпурный и розовый.

— И они стали соответственно…

— Ну да, Blue Screen развилась из Blue demo 1, Circles in the Water была серым, The Side of the Road – зеленый, последняя песня Favorite Shop была пурпурной. Поэтому, да, с цветами я всегда старался как-то коррелировать.

Максим Алешин
Максим Алешин
Музыкальный критик.

😍 Нравится Янгспейс?

А еще вот что:

Новости: